Вчера. Св. Филипп Нери, ангел, кольцо и СУНДУК!: tikkey — LiveJournal
В общем, вчера был день одного из самых моих чтимых святых, прям до люблю-нимагу, — святого Филиппа Нери. Ну ясное дело, без веселого дурдома дело не обошлось. То есть началось-то все вполне традиционно — утренний марш зомби до автобусной остановки, на работе безвоздушное горячее пространство и болотный углекислый бескислород (не спрашивайте, отчего нельзя поставить кондиционер, — очевидно, религия запрещает), что типа себе напланировал на вечер — все сорвалось, голова раскалывается и общее состояние ниже плинтуса. И тут прорезается дорогой и любимый камрад и с носка огорошивает вопросом: эта… сундук хочешь? И картинку прилагает, с телефона. ОКАЗЫВАЕТСЯ! Великий человек и художник-ногтевед arrina внезапне идя по дороге обнаружила СУНДУК. Хуже — СУНДУК. Короче, эпическое окованное сундучище, с округлой крышкой, коваными ручками по бокам и рабочими штрипками-замочками. И что сделал этот святой человек, любимец богов и удачник? Прибарахлился сундуком? Да, но нет! Он ВСПОМНИЛ О БЛИЖНЕМ! Ближний, то есть я, продышавшись малость от восторга, ЧСХ, тоже внезапне оказался перед необходимостью срочно из воздуха добывать машину и после работы вывозить оный сундук из подъезда в Строганово, куда его перетащили искренние мои сердоболи.Вечером, пока что как, я добираюсь до мессы, а мессу служит о. Фернандо, и ясное дело, кому еще больше пристало служить мессу в день Филиппа Нери?! В общем, после мессы все окончательно встало на свои места, а тут и доезжаю я до Строгино, и сливаюсь в экстазе с вожделенным сундуком (спасибо! спасибо! спасибище!!!) — и жду неукротимую Молли. Сундук изнутри шелестит полуистлевшим полосатым тиком, дышит духами и туманами, задумчиво молчит — и вообще выглядит, как из склепа! Все, как мы любим! В ЭТО ВРЕМЯ МНЕ ПО ТЕЛЕФОНУ РОДИТЕЛЬСКИЙ КОМИТЕТ РАССКАЗЫВАЕТ, ЧТО НАШУ ШКОЛУ СЛИВАЮТ С БЛИЖАЙШЕЙ ГИМНАЗИЕЙ И ЕЩЕ ОДНОЙ ШКОЛОЙ. И типа параллели теперь совсем другие будут, и все мы теперь тоже вроде гимназии, даже, кажется, физико-математической, и наша чудесная дама-директор г-жа Пермякова (счастья ей, и радости, и в рот ситного пирога с горохом) уходит с поста, а общим директором будет директор гимназии, и жизнь как-то становится интересной до безобразия.
Ну тут мечется рыжее пламя волос — на зелененькой машиночке врывается Молли.
Сундук в гризли Уизли зелененькую машиночку влез и не пикнул! И мы помчали вперед. Как мы ехали — это эпичная песня. Сколько камазов и большегрузов материализовывались прямо под боком машиночки (ЧСХ — внезапно!), как сдержанное рыдание прорывалось в бесстрастном голосе навигатора, тщетно умолявшего нас свернуть направо и покидать кольцо, как постепенно сдвигаЛись небеса… а мы мчались сквозь ночь, навстречу ветру. Откуда бы и знать навигатору, что всю Бусиновскую развязку строят и перестраивают — и некуда там свернуть, а можно только носиться по ее виражам, кольцам и восьмеркам, постепенно ссыхаясь до состояния кленового листочка…
В общем, мы доехали, выгрузили сундук в дом, он встал как родной, а мы сидели и пили кофе на кухне. И жизнь теперь совсем прекрасная. С сундуком-то! И с соседями вроде Молли! И с такими-то друзьями, которые видя сундук, вспоминают о тебе, и с другими друзьями, которые, когда их спросят, а не нужен ли Тикки сундук, давят в груди вопль «НАХЕРА ТАМ СУНДУК, ТОЛЬКО ВОТ СУНДУКА ТАМ НЕ ХВАТАЛО, БЛДЖАД!!11», а кротко говорят «спрошу, конечно».
Но что правда, то правда. Вскорости начинаю выкладывать чемоданы на продажу. Потому что… пора уже и разбрасывать камни. То есть распродавать чемоданы. А то и вправду… некуда уже. Тем более, что Матвей пришел в кухню и принес ма-а-а-аленький… сундучок. И хочет его раздекупажить под полное пиратство. Давай вечером, а? Может, и давай!
Такие дела.
И… Святой Филипп Нери, моли Бога о нас!
А В РУКАХ У НЕГО — СОБАЧОНОЧКА.
Св. Филипп Нери — «Божий шут», апостол Рима
«Твоя Индия — это Рим!», услышал он, когда собрался с миссией на Восток.
26 мая в Католической церкви — день памяти святого Филиппа Нери (1515-1595), основателя конгрегации ораторианцев. Предлагаем вниманию читателей увлекательный рассказ об этом «Апостоле Рима», «Божьем шуте» и опекуне бездомных детей из книги Антонио Сикари «Портреты святых», а также старый, но потрясающий фильм о Филиппе Нери «Будьте добрыми, если сможете» (с субтитрами, см. в низу страницы).
Св. Филипп Нери родился во Флоренции в 1515 году, и юность его пришлась на те времена, когда город боролся за свою независимость от тирании Медичи.
Биографы сообщают, что дух молодого флорентийца навсегда проникся в то время тремя вещами: несгибаемой любовью к свободе, страстью к «Хвалам» Якопоне да Тоди (которые в Тоскане пели чаще, чем где бы то ни было) и привязанностью к книге фацеций Пьевано Арлотто — сборнику историй и анекдотов, который Филипп всегда будет носить с собой. Последнее выражает неповторимую сторону его святости — ту, что дала название одной его знаменитой биографии: «Божий шут». Сегодня эти приметы, появившиеся в самом начале его пути, могут показаться маловажными, а то и просто странными, но они становятся интересными, если попытаться разобрать их повнимательнее и постараться постичь миссию, выпавшую на долю этого святого в Риме XVI века — века, который он прожил почти целиком: с 1515 по 1595 год.
Мы попадаем в эпоху расцвета католической реформы — движения, душой которого были святые — особенно много их было в Риме,- чья деятельность была особенно активной в сравнении с нравственной слабостью некоторых пап и тогдашних церковных институтов.
Но эта реформа, как ни полна она была жизни и самобытности, все-таки подвергалась опасности закоснеть в том, что затем было названо «Контрреформацией», потому что черпала свои жизненные силы прежде всего в реакции на протестантизм.
После возникновения протестантского движения и разрыва Церковь должна была бы всецело довериться своим истинным святым и реформаторам, которых тогда было великое множество (в Испании их насчитываются десятки, в одном только Риме можно было встретить св. Игнатия Лойолу, св. Филиппа Нери, св. Камилло де Леллиса, св. Джованни Леонарди, св. Феличе да Канталиче, св.Пия V, св. Карло Борромео), но многие считали, что лучше будет, если на заблуждение отвечать ужесточением аскезы и доктрины, строгостью законов. Достаточно вспомнить как один из многих примеров Папу Павла IV Карафу, который остался в истории как «грозный» Папа, считавший инквизицию «зеницей своего ока».
Вне всякого сомнения, строгость и борьба с заблуждениями были необходимы, но те, кто слишком настаивал на них, парадоксальным образом подтверждали правоту людей, обвинявших Церковь в том, что она отняла у христианина свободу, которую Христос завоевал для него ценой собственной крови.
Церкви всегда опасны реформаторы, если они не святые, называют ли они себя прогрессивными людьми или консерваторами. Св.Филипп Нери на общем фоне католической реформы и во времена самой жесткой контрреформации являет собой радостный и умный призыв к свободе. В течение многих лет в Риме, куда Филипп переехал еще в молодые годы, он был просто мирянином, свободным от всяких уз. Чтобы обеспечить свое существование, он работал воспитателем двух мальчиков в доме Качча, другого флорентийца; взамен получал лишь восемь четвериков зерна в год и горсть оливок в день, ночевал на чердаке. И так он жил почти в полном одиночестве, если не считать выполнения обычного долга христианского милосердия по отношению к самым бедным.
Он начинал свое паломничество ночью с собора св. Петра, потом шел в собор св. Павла за крепостной стеной, затем в собор св. Себастьяна, после к св. Иоанну в Латерано, оттуда к св. Лючии, св. Лоренцо, в Санта-Мария-Мадджоре: путь длиной в двадцать километров, который вместе с остановками и долгими молитвами занимал у него целую ночь. Любимым местом остановки для него были катакомбы св.Себастьяна, тогда еще почти неизведанные, там он провел в молитве много ночей. Один из биографов весьма проницательно заметил, что, поступая так, Филипп Нери, кажется, хотел дотронуться рукой до прочных оснований христианского Рима (оснований, орошенных кровью мучеников) в тот момент, когда все здание, казалось, вот-вот пошатнется.Он посвятил также некоторое время изучению философии и теологии, чтобы лучше понимать божественные вещи, но это длилось недолго, потому что, по его словам, он оказывался в невыносимом положении: учение отвлекало его от Бога, а Бог отвлекал от учения. Св. Игнатий Лойола, столкнувшийся с теми же трудностями в Барселонском университете, счел их искушением, каковым они и были перед лицом его миссии, Филипп же увидел в этом благодать, позволившую ему обрести большую свободу и свой собственный, неповторимый стиль: он удивительным образом развил свой ум, изучая непосредственно людей (хотя не следует забывать и о том, что его библиотека всегда была очень хорошо подобрана).
Итак, вначале Филипп жил почти как отшельник.
Когда ему было около двадцати трех лет, он начал бродить по городу — главным образом в кварталах, где такие же, как и он, флорентийцы занимались торговлей и банковским делом, — и задавал всем неожиданный вопрос, лишавший их дара речи: «Ну, братья мои, когда мы наконец станем добрыми?»
Существуют многочисленнейшие свидетели, рассказывающие, что в некоторых случаях, когда любовь к Богу охватывала его особенно сильно, от его сердца исходило обжигающее тепло, которое можно было почувствовать снаружи, и такое сильное биение, что иногда даже стены в комнате дрожали.
Мы можем быть сколь угодно недоверчивыми, но свидетели настолько многочисленны и внушают такое доверие, что в данном случае можно думать, что перед нами — одно из тех чудес, с помощью которых Бог напоминает нам, что некоторые страницы Священного Писания (как те, например, где Дух Святой сходит на апостолов огненными языками) — не просто какие-то небылицы. Какому-нибудь кающемуся, встревоженному и больному, достаточно было положить голову на грудь Филиппу, чтобы почувствовать себя обогретым и укрепленным. И когда Папа повелел всем священникам надевать для исповеди белое облачение, Филипп Нери отправился к Папе, чтобы объяснить ему, что для него невозможно выполнить этот приказ: он не перенесет еще одной одежды на груди. И Папа дал ему особое разрешение.
Но мы забегаем вперед; в те времена, когда этот мистический дар овладел им, Филипп был всего лишь молодым мирянином.
Его жизнь занимало образование двух мальчиков, молитва и помощь бедным.
Он не собирался принимать сан, но иногда проповедовал в церкви у одного старого и странного священника, который обычно после принесения Святых Даров приглашал высказаться кого-нибудь из присутствующих. В 1550 году он посвятил себя организации Братства для приема паломников, прибывших в Рим по случаю Юбилея 27 (и действительно, св. Филипп Нери может считаться основателем существующих ныне «комитетов Святого года»). Рассказывают, что ему удавалось принимать и селить каждый день не менее пятисот человек. По окончании Юбилея организованный им приют начали использовать для «выздоравливающих», т.е. для бедных, раньше времени выписанных из больниц и бродивших без пристанища, отчего они только заболевали еще сильнее прежнего.
Между тем годы шли — ему было уже тридцать, — и настал день, когда его исповедник, долго перед тем наблюдавший за ним, сам сделал первый шаг и приказал ему принять священнический сан: Филипп не хотел, но уступил из послушания. В те времена, когда не существовало семинарий, подготовка Филиппа была более чем достаточной. Он был посвящен в 1551 году и поселился при церкви Св. Иеронима, свободный от каких бы то ни было определенных обязательств: чтобы продолжать пользоваться такой свободой, он отказался от всякой платы и предпочел показаться чудаком. Служа мессу в час, когда было мало народу, он проговаривал ее как можно быстрее, иначе ему не удалось бы закончить, такое сильное волнение охватывало его.
Это название возникло потому, что собравшиеся приходили к Филиппу послушать какую-нибудь речь — oratio.
Сначала каждый немного молился про себя, затем читали какой-нибудь текст, затем один из присутствующих разъяснял его, потом другой задавал вопросы, еще один возражал, кто-то высказывал свое мнение. От размышлений затем переходили к рассказу: это мог быть эпизод из истории Церкви, из жизни Христа или из жизни святых. Филипп председательствовал, наблюдал, делал краткие замечания, иногда поправлял, формулировал выводы. Собрания длились всю вторую половину дня, и каждый был свободен прийти или уйти: всегда находился кто-нибудь, кто спешил занять опустевшее место. В конце, для облегчения, исполнялась хорошая музыка: здесь родились те сочинения, которые еще сегодня называют «ораториями». Для Филиппа сочиняли знаменитые руководители капелл крупнейших соборов: Анимучча (Базилика в Латерано) и Палестрина (собор Св. Петра). Оба умерли, можно сказать, на руках у Филиппа.
Рассказывают даже такую трогательную историю. Говорят, что Палестрина умер в то время, когда Филипп с нежностью произносил слова одного из его мотетов: «Разве не радостно тебе пойти и насладиться праздником, который сегодня устроен на небесах в честь Царицы Ангелов и Святых?» И умирающий ответил ему словами того же песнопения: «Да, я страстно желаю этого! Если бы могла Мария получить для меня эту благодать у Божественного Сына своего!»
За минутами обучения и облегчения следовали минуты, отданные делу милосердия: члены «Оратории» должны были посещать больницы, чтобы предложить свое время и свою заботу самым обездоленным.
Так в этом мире, где различия между благородными и плебеями, между образованными и неграмотными были очень сильны, родилось новое и странное «братство», которое один из биографов описывает так: «К первоначальной группе подмастерий и банковских служащих-флорентийцев [присоединились затем] знатные сеньоры, музыканты и певчие базилики, мелкие ремесленники, молодые израэлиты, которых Филипп своим обаянием вырвал из их гетто, слуги высших священников и даже грабители с большой дороги. Филипп одинаков со всеми и в то же время знает, как обойтись с каждым».
Своими неожиданными поступками он буквально осуществлял на практике некоторые предписания Евангелия, как например, в тот день, когда он поспешил подойти к бедному и застенчивому сапожнику, вытащил его из самого угла и посадил рядом с собой со всеми почестями.
Точно так же он принял — как старого и давно ожидаемого знакомого — бродягу с лицом висельника, случайно заглянувшего в это странное собрание. И если эти эпизоды позволяли ему на глазах у учеников создавать «живую иллюстрацию» некоторых положений учения Иисуса, которые трудно бывает применить в жизни, то та более общая «демократия», о которой мы сказали выше, отражала еще более глубинные педагогические принципы.
Речь шла не только о духовной свободе или пренебрежении светскими условностями и о восстановлении христианского «равенства», но о новом способе «представлять себе духовную жизнь и святость». Филипп, как рассказывает один из его первых учеников, хотел, «чтобы духовная жизнь, которую обычно считают трудным делом, стала чем-то столь привычным и домашним, чтобы человеку любого состояния была приятной и легкой…; каждый, какого бы он ни был звания или сословия, работает ли он, остается ли дома, будь он мирянином или священником, представителем высшего духовенства или светским князем, придворным или отцом семейства, образованным или неучем, торговцем или ремесленником, любого рода человеком, способен на духовную жизнь».
Св. Франциск Сальский, по праву знаменитый тем что углубил и всячески проповедовал это учение, дав тем самым новое направление христианской духовности, познакомился с ним во время бесед с Филиппом Нери. Нам трудно представить себе, каким жизненным порывом была проникнута Оратория и какую истинную реформу она излучала!
Не было недостатка и в страсти к миссионерству.
Филипп говорил обычно: «Дайте мне 10 человек, действительно забывших о себе, и тем самым вы дадите мне силы обратить весь мир!» И действительно, эта группа не была замкнута сама на себе: среди читавшихся текстов часто звучали письма, которые ученики Игнатия Лойолы посылали из далеких и неизвестных стран, и слушатели внимали им с несказанным вниманием. В частности, их сердца загорались, когда они слушали рассказы и призывы, исходившие от Франциска Ксаверия.
Сам Филипп рассказал, как однажды они все пришли к старому цистерцианскому монаху к Трем Фонтанам, чтобы спросить у него совета: они думали все вместе отправиться в качестве миссионеров в далекие страны Востока. И получили ответ, который с тех пор и навсегда стал их взаимным братским призывом к «реализму призвания»: «Твоя Индия находится в Риме!» Так они стали осуществлять в центре христианства свою удивительную «развлекательную» (но какую все же благородную!) миссию.
В те годы — после строгих запретов покойного Папы — в Риме был восстановлен карнавал, со всей традиционно присущей ему вседозволенностью.
Филипп не смутился: он организовал свой карнавал так, чтобы добиться возможно большего количества участников. Он вспомнил о своем старом молении в «семи церквах» и превратил его в те дни в пикник, в котором приняло участие до трех тысяч человек: посещение собора св. Петра, месса в соборе св. Себастьяна, завтрак на лугу и музыка под открытым небом в течение всего пути.
История повторялась из года в год и чуть было не кончилась плохо: кардинал Викарий начал расследование и на время отстранил Филиппа от исповеди. Говорили, что он отправился в путь со своей процессией, а за ними шли семь мулов, нагруженных пирожками. Но имели место и более серьезные обвинения: было точно известно, что Филипп — приверженец Савонаролы, что он держит на столе его портрет и сам пририсовал ему нимб. Этот веселый и увлекающий за собой священник мог превратить своих последователей в толпу фанатиков и бунтовщиков, стоило ему лишь захотеть.
Как раз в то время грозный Папа Павел IV решил начать процесс, целью которого было привести к окончательному осуждению Савонаролы и к запрещению всего им написанного.
Расследование длилось шесть месяцев, и двое святых (св.Филипп Нери в Риме и св.Катерина Риччи в Прато) мобилизовали все свои силы и все свои связи, чтобы помешать обвинительному заключению. В день вынесения приговора (который, по общему предположению, должен был стать осуждающим), Филипп Нери провел много часов в молитвенном экстазе перед Святейшим. Придя в себя, он сказал, что Господь услышал его молитвы. И действительно, в тот самый час Конгрегация Кардиналов «освободила память и писания Савонаролы от каких бы то ни было обвинений в ереси». Чтобы удовлетворить Папу, в индекс запрещенных книг были внесены лишь некоторые, самые яростные его проповеди.
И для Филиппа процесс кончился благополучно, так что даже Павел IV известил его, что хотел бы принять участие в каком-нибудь собрании Оратории. В 1564 году Филипп начал отбирать среди своих учеников тех, в ком он видел наибольшие способности и склонность к священнослужительству, и начал организовывать одну из первых семинарий того времени, заложив начала своей общины, которая разместилась в «Новой Церкви» 28.
Но Филипп даже после основания общины продолжал жить отдельно, так он был привязан к свободе, бывшей для него важнейшим божественным даром.
Тем временем все росла слава о его святости, о его глубокой мудрости и юморе, о его лукавых проделках и даже о его чудачествах: с годами все больше и больше говорили о его чудачествах. Еще сегодня, когда в Риме говорят о ком-нибудь «филиппино», значит, речь идет о веселом и хитром человеке. Люди рассказывали о его экстазах, о его глубоко волнующих мессах, о его способности читать в тайниках сердец, о его смирении и самоотверженности. Но также и о его невероятной оригинальности.
Ему предложили кардинальский сан. Он сказал свои ученикам: «Вот кардинальская шапочка, которую носил Папа Григорий XIII и которую он послал мне, чтобы сделать меня кардиналом, а я принял ее с тем условием, что сам скажу ему, когда захочу быть кардиналом, и Папа удовлетворился; а я хочу сделать из нее заплату себе на живот».
Иногда он принимал у себя знаменитых деятелей, будучи одет странным образом или в вывернутом наизнанку платье.
Иногда одевался роскошно и расхаживал со смехотворной важностью. Иногда делал все возможное, чтобы сойти за дурачка: ходил гулять с остриженной наполовину бородой, носил на голове большую голубую подушку, держал в руках огромный букет желтых цветов, ходил в огромных белых туфлях или надевал на рясу огненно-красную кольчугу.
Эти примеры меньше удивят нас, если мы подумаем о тяжеловесной пышности одеяний сеньоров и дам той эпохи. Филипп убивал разом двух зайцев: унижался, убеждая многих, что он не святой, а лишь чудак, и прекрасно высмеивал пороки своего времени. Однажды он занимал почетных иностранных гостей чтением забавных историй — фацеций. Но этим же он занимался и перед тем, как служить мессу, чтобы несколько отвлечься, иначе он немедленно впадал в экстаз. И действительно, он «вынужден» был держать в ризнице щенков и птичек, чтобы немного поиграть с ними, прежде чем погрузиться в службу.
Порой ему приходилось немного отложить начало мессы, чтобы перечитать несколько страниц из сборника фацеций, которые он так любил.
Даже стоя перед алтарем, он останавливался время от времени и, читая Евангелие, поигрывал ключами или часами. Чем ближе подходил момент освящения, тем больше он чувствовал, как вера и волнение неудержимо охватывают его. Говорят, что служка слышал, как он шептал, держа в руках чашу: «Это кровь! Это воистину кровь!» Но если ему случалось произнести особенно удачную проповедь, он затем спускался с кафедры, пошатываясь и спотыкаясь, как пьяный, так, что вызывал смех.
Любое чудачество годилось для того, чтобы не говорили о его святости и чтобы высмеять недостатки учеников.
Однажды один из них выказал необычайную гордость тем, что произнес особенно удачную проповедь, и тогда святой наговорил ему комплиментов больше, чем кто-либо другой, но затем заставил из послушания повторить точь-в-точь эту проповедь в шести различных случаях, так что все убедились, что этот проповедник знает только одну проповедь.
Подобное переплетение святости и юмора оборачивалось удивительным здравым смыслом в том, что касалось педагогики.
Однажды Филипп заметил, что исповедовавшийся ему человек очень слабо раскаивается и говорит о своих грехах безо всякого истинного «страдания». Он дал ему договорить, затем сказал, что отлучится на минутку, и попросил кающегося подождать коленопреклоненным. Филипп все не возвращался, а тем временем бедняга стал нервничать: сначала забылся, потом принялся оглядываться и в конце концов начал внимательно рассматривать единственную вещь, которая была у него перед глазами: изображение Распятия. Когда Филипп вернулся, он нашел его плачущим от мысли о том, чего стоили его грехи Сыну Божьему.
Более известен и забавен, но не менее «серьезен» случай с женщиной, все время исповедовавшейся в том, что разносит сплетни на весь квартал, но не пытавшейся исправиться, настолько этот грех казался ей незначительным. Но только до того момента, пока Филипп на назначил ей в качестве покаяния придти к нему, ощипывая по дороге тушку курицы; затем он попросил ее вернуться назад и собрать по одному все перья, которые ветер разнес неизвестно куда.
И больше не было необходимости в долгих объяснениях.
Множество раз ему случалось показать всю свою отцовскую мудрость.
Одной женщине, которая смотрела как умирает ее девочка, он сказал с грубой нежностью: «Успокойся, Господь хочет этого. Достаточно, что ты была кормилицей у Бога».
Одной кающейся, обеспокоенной своей судьбой в вечности из-за множества совершенных грехов, он сказал:
— Скажи-ка, за кого умер Христос?
— За грешников! — ответила она
— А ты кто?
— Грешница!
— Так значит рай твой, твой, твой!
С теми же, кто упорствовал в своих заблуждениях, он отказывался вступать в дискуссии. Он говорил: «Этих высокомерных людей следует убеждать не глубокомысленными писаниями и диспутами, но вещами простыми и святыми».
Знаменитыми стали некоторые его высказывания, которые еще сегодня используются как девизы при воспитании:
«Угрызения и грусть, долой из моего дома!»
«Святость требует совсем немного ума!»
«Господи, дай мне понять до глубины день сегодняшний и не пугай меня завтрашним!»
«Бедность — это любовь, но грязь — нет!»
«Рай сделан не для мошенников!»
«Господи, поступай со мной, как знаешь и хочешь!»
«Нет ничего в этом мире, что бы мне нравилось, но мне нравится, что это так!»
«Святой Дух обитает в невинных и простых умах».
И наконец, Филипп, как ставший истинным «римлянином», использовал местные проклятия, но изменял их на свой лад: «Чтоб мне быть убитым за веру!»
Но мы никогда не должны забывать, что все это сверкающее остроумие и детская свежесть рождались в сердце, влюбленном в одного лишь Христа.
Он писал: «Мы так сосредоточены на божественной любви, мы так глубоко проникаем в раны Христа, в живой источник знания вочеловеченного Бога, что отрекаемся от самих себя и не находим более пути наружу».
Знаменитыми стали такие афоризмы:
«Кто хочет иного, чем Христос, не знает, чего хочет; кто просит иного, чем Христос, не знает, чего просит; кто действует — и не во имя Христа, не ведает, что творит». Потому Филипп и написал однажды молодому человеку, желавшему оставить его сообщество, написал с нежностью, но и с большой строгостью: «Теперь же твое дело — остаться или вернуться. Ибо мы людей силой не удерживаем! …В общем, без Христа ты никогда не увидишь добра, которое было бы истинным добром».
Но мы должны помнить, что его каждодневной заботой и работой было прежде всего совершать таинство покаяния. Он посвящал этому долгие часы и всегда, до поздней ночи, оставался в распоряжении грешников, нуждавшихся в прощении, и сыновей, жаждавших духовного руководства и укрепления.
Можно сказать, что он буквально согревал их, прижимая к своему сердцу — тому сердцу, которое уже с самого первого мистического опыта, описанного ранее, казалось, действительно горело: многие свидетельствовали, что физически ощущали огонь, исходящий из его груди.
Вот как он однажды с помощью некоего подобия притчи объяснил, что означает в действительности отдаваться обращению грешников: «Говорят, что голодный пеликан, придя на берег моря, заглатывает плотно закрытые морские ракушки, твердые, как камешки, с устрицей или песчанкой внутри; и, переваривая их в желудке, он согревает их, и они открываются, освобождаясь от этой своей твердости; и он выплевывает их; и так питается пеликан мясом устрицы, которая до этого была плотно закрыта.
Вы же кладите себе в сердце этих твердых, упорствующих грешников и, с милосердием взывая к Богу, заставьте их совершить покаяние… И Бог пошлет им раскаяние, и они откроются свету благодати, и ваши души изойдут в сладостных слезах, думая о радости, которая произойдет на небе у Бога и ангелов…»
Он почти ничего не написал, кроме нескольких «Писем» (одно из них, от 11 октября 1585 года, мы только что процитировали), но воспоминания о Филиппе были настолько живыми, что даже Гете в своем «Путешествии в Италию» посвятил ему несколько страниц, называя его «мой святой».
Мне кажется, стоит процитировать еще два отрывка из писем, в них — весь его стиль, все его сердце, весь его нежный и святой юмор.
Некоей «Мадонне Фиоре Раньи из Неаполя» Филипп писал: «Хотя я и не пишу никому, но не могу не написать моей почти что первородной дочери, Мадонне Фиоре, которой желаю цвести; и чтобы затем цветок дал хороший плод, плод смирения, плод терпения, плод всех добродетелей, приют и средоточие Святого Духа; и таким обычно бывает тот, кто часто причащается.
И если бы это было не так, я не хотел бы иметь вас дочерью; а если бы вы и были моей дочерью, то неблагодарной, так что в день Суда я хотел бы быть против вас.
Бог да не допустит этого; но пусть он будет добр к вам и сделает вас плодоносным цветком, и огнем, чтобы бедный ваш отец, умирающий от холода, мог у него согреться.
Больше ничего. Весь ваш.
Рим, 27 июня 1572. Филипп Нери».
Любовь к Богу и человеческая нежность перемешены в этом письме в том верном соотношении, какое дается только благодатью.
Едва ли не прекраснее письмо, которое Нери написал Клименту VII, упрекая его в том, что Папа не приходит к нему в гости. Он говорил ему, поверяя среди прочего самую сокровенное — ниспосланную ему мистическую благодать: «Иисус Христос в семь часов утра пришел ко мне; а Ваше Святейшество хоть бы один раз пришли в нашу церковь! Христос — Бог и человек, и приходит ко мне каждый раз, как я этого захочу; а Ваше Святейшество лишь человек, рожденный святым и добропорядочным; Он родился от Бога Отца; Ваше Святейшество родилось от донны Аньезины, святейшей женщины; но Он родился от Девы всех дев.
Я многое мог бы сказать, если бы хотел дать волю моему гневу…». И продолжал, прося его об особой милости такими словами: «Приказываю Вашему Святейшеству исполнить мою волю…». Но потом письмо заканчивается обычным образом: «С величайшим подобающим мне смирением, целую святейшие ноги…».
Папа Климент отослал ему обратно записку, приписав на полях с любовью: «По поводу того, что не пришел к вам, так Ваше Преподобие этого не заслуживает, поскольку вы не соизволили принять кардинальский сан… А когда Господь наш придет к вам, помолитесь ему за нас и за насущные нужды христианства!».
В 1592 году Филипп, казалось, был при смерти. Уже врачи задернули занавеси у его кровати и предложили собравшимся спокойно дожидаться неизбежного теперь конца. И вдруг все услышали, как он воскликнул: «О, моя Святейшая Мадонна! Моя прекрасная Мадонна! Благословенная моя Мадонна!» Отдернули занавеси и увидели, что он на коленях, с простертыми вверх руками, висит в воздухе и, плача, повторяет: «Я не достоин! Кто я такой, дорогая моя Мадонна, почему вы пришли ко мне? Кто я такой? О Святейшая Дева! О Матерь Божья! О благословенная в женах!»
Когда он очнулся от этого экстаза, то сказал присутствующим: «Разве вы не видели, что пришла Матерь Божья и унесла все мои страдания?» Потом заметил, что стоит на коленях, спрятался в кровать, с головой закрылся одеялом и разрыдался.
Затем сел на кровати, выпрямился и, довольный, сказал врачам: «Вы мне больше не нужны! Мадонна вылечила меня!»
Ему было семьдесят семь лет. Он проживет еще три года в некоем подобии постоянной молитвы. И каждый день он все более желал одного — Святого Причастия. Когда ему не удавалось заснуть, он не звал врача, но просил: «Дайте мне моего Господа, и потом я засну!».
Он умер на праздник Тела Христова в 1595 году.
Его канонизировали вместе со св. Игнатием Лойолой и св. Франциском Ксаверием, последнего он знал и любил; вместе со св. Терезой Авильской (родившейся с ним в один год) и со св. Исидором Земледельцем — все они были испанцами. В тот день римляне, которые тогда слегка недолюбливали испанцев, весело говорили, что Папа канонизировал «четверых испанцев и одного святого». В Италии еще при жизни Нери имела хождение латинская книга с таким названием: «Philippus, sive de Laetizia cristiana» — «Филипп, или Христианская радость».
Источник: https://katolik-gomel.by/
Святая Месса (Missa), потому что литургия, в которой совершается тайна спасения, заканчивается тем, что верующие посылаются с миссией (missio) исполнения воли Божией в их ежедневной жизни.
(ККЦ)
Католическая школа Св. Филиппа Нери
-
Назад
Вперед
Пауза
Заголовок
7 FADE
/прием _я
/прием _я
/прием _self
-
Принимаются новые студенческие заявки!
Заявки новых студентов принимаются с 1 декабря 2022 г. по 27 января 2023 г.
-
- Новое заявление для студентов — НАЖМИТЕ ЗДЕСЬ
-
-
РОЖДЕСТВО НА SPN
-
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В СВ. КАТОЛИЧЕСКАЯ ШКОЛА ФИЛИППА НЕРИ
-
Экскурсии/Регистрация
Электронная почта Кристал Ваккаро по адресу cvaccaro@stphilipneri.
org для получения информации
- Голос викинга Нажмите здесь, чтобы прочитать еженедельный электронный информационный бюллетень школы
- ЭЛК Нажмите здесь, чтобы получить информацию о нашем Центре раннего обучения
- СПН Фейсбук Нажмите здесь, чтобы найти нас на Facebook
- Обед Нажмите здесь для получения информации о программе обеда
- УНИФОРМА Нажмите здесь, чтобы получить единую информацию
- ЛЕТНИЙ ЛАГЕРЬ Нажмите здесь для информации о летнем лагере
- СВЯЗАТЬСЯ С НАМИ
-
Экскурсии/Регистрация
Электронная почта Кристал Ваккаро по адресу cvaccaro@stphilipneri.
-
ЧТО Грядет в SPN (некоторые элементы кликабельны)
-
-